Выносить сор из избы: почему о проблемах в приемных и опекунских семьях нужно говорить — Нож

Социально-педагогические проблемы семьи, имеющей ребенка под опекой (попечительством)

Социальные, экономические, демографические изменения, переживаемые современным российским обществом, остро затрагивают институт семьи, негативно влияют на способность выполнять предписанные её функции и социальные обязанности. Следствием этого становится такая тревожная тенденция, как рост детей, оставшихся без попечения родителей.

Одной из основных задач социально-демографической политики России сегодня является сокращение численности детей, воспитывающихся в интернатных учреждениях, передача их в замещающие семьи, среди которых наиболее распространены семьи опекунов и попечителей. Это обусловлено тем, что семья – та естественная и необходимая среда, которая обеспечивает интеграцию человека в существующую систему социальных отношений и его успешную жизнедеятельность. Именно семье присущи непрерывность, продолжительность, устойчивость, возможность обеспечения безопасности и защищенности ребенка.

Большинство детей, находящихся под опекой и попечительством, – это дети, находящиеся в социально-опасном положении. По своему социальному развитию такие дети, переданные в том числе под опеку и попечительство, отличаются от ровесников, живущих в нормальных семьях. Принципиальное отличие указанной категории детей в характерной для них социальной дезадаптации.

Социальная дезадаптация – процесс утраты или несформированности у ребенка социально-значимых качеств, препятствующих успешному приспособлению к условиям социальной среды. [33, с.23].

Социальную дезадаптацию можно рассматривать как процесс, проявление и результат. [18, с.86-88].

Социальная дезадаптация как процесс означает снижение адаптационных возможностей ребенка в условиях среды жизнедеятельности или в определенных условиях (например, в детском саду, классе и пр.). Она может проявляться в течение какого-то времени.

Социальная дезадаптация имеет ярко выраженный и длительный характер, что приводит в серьезным последствиям для ребенка.

Социальная дезадаптация как проявление является внешней характеристикой неблагополучия ребенка, которая находит выражение в его нетипичном поведении, отношении и результативности деятельности в данных условиях среды.

Социальная дезадаптация как результат есть свидетельство о том, что поведение ребенка, его отношения и результативность деятельности (во взаимоотношениях с детьми и взрослыми, учебе, играх и пр.) не соответствуют социальным нормам.

В зависисмости от степени и глубины деформации содержательной и функциональной стороны процесса социализации выделяют две стадии социальной дезадаптации:

1. Стадию педагогической запущенности.
2. Стадию социальной запущенности, в которой социальная дезадаптация представлена более осложненными формами, а педагогическая запущенность является лишь одной из составляющих в общем комплексе социальных отклонений. [6].

Педагогическая запущенность рассматривается как устойчивое отклонение в сознании и поведении детей, обусловленное отрицательным влиянием среды и недостатком воспитания. Как правило, к педагогически запущенным детям относят детей, не страдающих аномалиями развития, но не обладающих знаниями и умениями, необходимыми для нормальной жизнедеятельности. Нередко эти знания могут быть усвоены ребенком, но не включены в систему нравственных убеждений, а потому они не оказывают регулирующего влияния на поведение.

Для детей разного возраста, находящихся под опекой и попечительством в результате лишения родителей родительских прав, социальная дезадаптация имеет свою возрастную динамику, признаки и проявления.

Дети дошкольного возраста отличаются пониженной познавательной активностью, отставанием в развитии речи, задержкой психического развития, отсутствием навыков общения, конфликтами во взаимоотношениях со сверстниками. [21;34].

Дошкольники, находящихся под опекой по причине лишения родителей родительских прав, испытали дефицит позитивного развивающего общения со взрослыми. Поэтому они проявляют большой интерес к взрослым, испытывают обостренность потребность во внимании и доброжелательности с их стороны, причем эта потребность остается доминирующей на протяжении всего дошкольного возраста, тогда как их сверстникам, воспитывающимися в обычной семье, свойственны более сложные формы потребности с общении (в сотрудничестве, в уважении, в сопереживании). Потребность в общении со сверстниками у рассматриваемой категории детей менее выраженной, чем у их ровесников. У них практически отсутствует ролевое взаимодействие в игре.

К концу дошкольного возраста дети не умеют играть ни в сюжетно-ролевые игры, ни в игры с правилами, ни в игры-драматизации, в которых дети импровизируют на темы, черпаемые из окружающей действительности. В лучшем случае им доступны простейшие игры-манипуляции, характерные для более маленьких детей. Отсутствие игры в этом возрасте говорит об упущенных возможностях развития, которые вряд ли удастся восполнить.

Отмечается бедность и однообразие экспрессивно-мимических средств общения, речь отличается малым содержанием и скудным лексико-грамматическим составом.

В младшем школьном возрасте наиболее важные психологические и социальные «приобретения» ребенка определяется его целенаправленным обучением. В основном оно осуществляется в школе, но в него вносят свой вклад и родители, и другие люди, окружающие школьника.

Значение школьного обучения не только в том, что оно дает знания и умения, оно приучает ребенка организовывать свою работу, анализировать факты, подчинять свое поведение нормам и правилам школьной жизни. В этот период складывается и новая форма обучения – учебное общение.

Р.В. Овчарова отмечает, что для детей младшего школьного возраста, находящихся под опекой в результате лишения родителей родительских прав, характерны:

1. Психологическая и нравственная неподготовленность к обучению, в основе которой лежит несбалансированность развития индивидуально-психологических качеств личности, вызванная дефектами воспитания в родительской семье, недостатками обучения в детском саду и школе.
2. Неуспешность, затрудненность учебы, а также других видов деятельности, наличие пробелов в знаниях, неразвитость познавательных процессов, несформированность общественно значимых мотивов учения, предпочтение ребенком – школьником игры или другой деятельности, в которой ему способствует большой успех.
3. Нарушение в сфере общения, связанные с неудачами ребенка в учении, со слабостью его представлений об окружающем мире, о нравственных правилах жизни коллектива, отсутствием навыков общения неправильной самооценкой. [25, с.152-153].

Дети, находящиеся под опекой в результате лишения родителей родительских прав, подобно воспитанникам государственных учреждений, росли в условиях дефицита общения со взрослыми. Сферу общения со взрослыми у этих детей характеризует особая напряженность. С одной стороны, они проявляют по отношению ко взрослым агрессивность, с другой – своего рода потребительский интерес.

В условиях, вынуждающих их быть самостоятельными, следовало, казалось бы, ожидать сравнительно высокого уровня развития у детей умения организовывать себя, планировать свое поведение. Однако, такие элементы развития произвольности у младших школьников, находящихся под опекой, сформированы в значительно меньшей степени, чем у их сверстников. Ребенок, воспитывающийся в нормальной семье, с одной стороны, естественно, оказывался в более жесткой ситуации требований и контроля. С другой, участвуя в сложной разнообразной деятельности вместе со взрослыми, учился не только выполнять отдельные операции, но и осваивал достаточно сложные программы планирования, организации деятельности; развитие внутреннего плана действий происходило не в ситуации специального обучения, а естественного включения в контекст привлекательных для ребенка видов деятельности. Такого разнообразия взаимодействия со взрослыми в различных видах деятельности у детей, родители которых были лишены родительских прав, не было, в результате чего у них оказывается недостаточно сформированными такие центральные элементы произвольной регуляции поведения, как планирование, самоконтроль и др. [16].

Младшие школьники, находящиеся под опекой, стремятся в максимальной степени быть послушными, дисциплинированными, стараются угодить взрослому. Если в нормальной семье ребенок ощущает себя любимым, хорошим, ценным для окружающих практически в независимости от своего поведения, то ребенок из семьи, находящийся в социально опасном положении, положительное отношение к себе взрослого должен был, как правило, заслужить выполнением его требований. Потребность в положительном отношении взрослого сталкивалась с глубокой фрустрированностью в потребности с интимно-личностном общении с ним, что в сочетании с неотработанностью адекватных форм общения со взрослыми создавало чрезвычайно сложную, противоречивую картину этого общения.

Таким образом, в особенностях поведения детей младшего школьного возраста, находящихся под опекой, обнаруживается определенная специфика, которую стоит определять не как простое отставание в психическом и социальном развитии, а как качественно иной характер его протекания.

Подростки, находящиеся под опекой в результате лишения родителей родительских прав, часто характеризуется трудностями во взаимоотношениях с окружающими людьми, поверхностью чувств, иждивенчеством, привычкой жить по указке других, сложностями во взаимоотношениях, нарушениями в сфере самосознания (от переживания вседозволенности до ущербности), усугублением грубого нарушения дисциплины (бродяжничеством, воровством и т.д.). В отношениях со взрослыми у них проявляются переживание своей ненужности, утрата своей ценности и ценности другого человека. [21].

Подросткам, родители которых были лишены родительских прав, свойственно состояние беспомощности – состояние, когда человек не может справиться с чем-то сам, не получает и не может попросить помощи у других или находиться в дискомфортном состоянии. У указанных подростков это состояние связано с конкретными ситуациями:

• невозможностью изменить взаимоотношения с родителями, опекунами, педагогами, сверстниками;
• невозможностью принимать самостоятельные решения или делать выбор и другими трудностями.

Беспомощность подростков вызывается переживанием неудач, травм, отказом от поисков или наличием неконструктивных способов решения проблем.

У старших подростков неудовлетворенность в общении может компенсироваться:

1. Изоляцией – стремлением уйти от общения, избежать контактов как с детьми, тик и со взрослыми. Изоляция является, как правило, следствием отсутствия эмпатийного общения в опыте ребенка, результатом аутичного типа поведения, развившемся в период раннего детства. Мир взрослых пугает ребенка, он для него враждебен. Сверстники такому подростку не интересны, он в большей мере сосредоточен на своем «Я»;
2. Агрессией – стремлением к разрушению отношений и предметной среды, к действиям, направленным на нанесение физического или психологического вреда, ущерба. Она сопровождается состоянием гнева, враждебности, ненависти. [34].

Социальная дезадаптация несовершеннолетних старшего школьного возраста, находящихся под попечительством в результате лишения родителей родительских прав, характеризуя следующими специфическими отклонениями:

• трудностями установления контактов со взрослыми и сверстниками, отчужденностью и недоверием к людям, отстраненностью от них, которая проявляется в разных вариантах: изоляции (стремлении уйти от общения), оппозиции (неприятии предложений, требований, исходящих от окружающих), агрессии (стремлении к разрушению отношений и предметной среды, к действиям, направленным на нанесение психологического или физического ущерба, вреда);
• низким уровнем социального интеллекта, что мешает понимать общественные нормы, правила, необходимость соответствовать им;
• слабо развитым чувством ответственности за свои поступки;
• склонность к аддиктивному поведению – злоупотреблению психоактивными веществами, обычно без признаков зависимости (курение, употребление алкоголя, легких наркотиков, токсичных и лекарственных веществ);
• искаженным или суженным представлением о мире, незначительным багажом знаний, отсутствием учебной мотивации, значительными пробелами в школьной программе, несформированностью учебных навыков и умений. [27].

Ситуацию обостряет еще одна проблема. Даже будучи изъятыми из семьи, дети по-прежнему продолжают горячо любить своих родителей, оправдывать свои поступки и поведение родителей, идеализировать их, мечтать о возвращении к ним. Этим во многом объясняются и трудности в адаптации к жизни в новых условиях, и невосприимчивость к воспитательным воздействиям, и закрытость для социального опыта, и отсутствие доверия к людям, окружающим их и заботящимися о них.

При этом дети разных возрастов оценивают своих родителей по-разному. Как указывает О.П. Корнев, младшие школьники продолжают любить своих родителей, скучают по своим мамам и папам. Многие идеализируют родителей, считают их хорошими, но при этом совершенно не помнят, что эти родители их жестоко избивали, закрывали одних без пищи. Вспоминая своих родителей, эти дети характеризуют их только с положительной стороны. [16].

У детей более старших возрастов оценка родителей ближе к адекватной, реальной. Но надежда на то, что родители изменятся или уже изменились, стали хорошими, существует. По их представления и описаниям, родители изменились сразу же, как у них отобрали детей. Они – же перестали пить, работают, не ссорятся и т.д. Можно наблюдать, что многие дети смирились с той обстановкой, которая царила в их семье, принимают ее как должную.

Кроме того, ребенку тяжело осознать правила и нормы общения в новой семье, которые резко отличаются от сохранившихся в памяти ребенка отношений биологических родителей. Страдая от последствий раннего развития в неблагополучных условиях, ребенок плохо справляется с предъявляемыми к нему новыми требованиями. Члены новой семьи из лучших побуждений ставят его в условия, с которыми он не может справиться, задавая высокий темп и уровень сложности школьного обучения, заданий в бытовой сфере. Движет ими вполне понятное желание – подтянуть ребенка. Но, находясь постоянно в ситуации неуспеха и стресса, ребенок проявляет негативные черты личности. Вследствие этого, у опекунов (попечителей) быстро наступает разочарование в ребенке.

Особую категорию детей, находящихся под опекой или попечительством, составляют дети, родители которых или единственный родитель умерли. Они пережили кризис утраты.

По изменению силы чувств и степени контроля над ситуацией процесс переживания кризиса утраты А.А. Осипова подразделяет на следующие стадии:

1. Начальная стадия (шок) – кратковременная стадия, когда ошеломление нарушает восприятие реальности, происходит своего рода отключение чувствительности – эмоциональной и физической. Длиться от нескольких минут до 2-3 недель. В это время ребенок не чувствует душевной боли за счет защитной реакции психики – диссоциации, но характерны вегетативные реакции тревоги: сердцебиение, напряжение мышц, потение, сухость во рту, нарушении сна и аппетита, желудочные расстройства. На интеллектуальном уровне возникает реакция отрицания («не верю», «может, он оживет», «ничего не случилось»): ребенок уже знает, но не в состоянии понять, как это могло произойти. Повышенный мышечный тонус может приводить к гиперактивности как в форме отрицания: избегание психической нагрузки путем изменения физического состояния (убегание, драки).
2. Острая стадия (дезорганизация) – в этой форме кризис утраты семьи обрушивается на ребенка всей тяжестью. Чем больше место в жизни занимала потеря, тем труднее в этот период, длящийся от месяца до года. Возникают сильные переживания тоски и муки, связанные с необходимостью отказаться и желанием удержать привязанность. Постоянное столкновение надежды с реальностью утраты постепенно поддерживают ее бесповоротность. Протест против факта потери, против вызванной этим боли, гнев на ушедшего, поиск виновных и причин происшедшего; враждебность к тем, кто пытается помочь и ненависть к себе – характерные признаки подстадии острого аффекта.
3. Утихающая стадия (реорганизация) – в это время происходит свыкание с потерей: ребенок способен вновь войти в жизнь, которая принимает в расчет утрату, но не заполнена ею целиком. Происходит осознание того, что наихудшее случилось, ребенок принял это и уцелел, и теперь снова готов жить и расти. [28].

Нарушения, развивающиеся после пережитого кризиса утраты, затрагивают физиологический, личностный уровни и уровень межличностного и социального взаимодействия, приводит к стойким личностным изменениям не только у ребенка, но и у членов семьи.

Смерть родителя – это травмирующее событие, резко отличающееся от всего предыдущего опыта. Ребенок не готов адекватно воспринимать, реагировать на случившееся. Ребенок не с состоянии изменить ситуацию, снизить свое психическое и физическое напряжение. Возникающее состояние называют посттравматическим стрессовым расстройством.

Для посттравматического стрессового расстройства характерен комплекс реакций:

• травматическое событие упорно переживается вновь и вновь в различных формах: повторяющиеся кошмарные сны; действия и чувства, соответствующие переживаемым во время травмы; интенсивное переживание при столкновении с чем-то напоминающим;
• упорное избегание всего, что может быть связано с травмой: мысли, разговоры, места, люди;
• чувство отстраненности, отчужденности, одиночества;
• притупление эмоций – неспособность переживать сильные чувства.

Бывает, что человек полностью или частично утрачивает способность к эмоциональным проявлениям, ему трудно устанавливать близкие и дружеские связи с окружающими, ему недоступны радость, любовь, творческий подъем; короткая жизненная перспектива – планирование своей жизни на небольшой отрезок времени: ребенок не представляет своего будущего, учебы, работы, собственной семьи.

У детей с посттравматическим стрессовым расстройством появляются такие симптомы, как:

• бессонница (трудности с засыпанием и прерывистый сон). Когда ребенка посещают ночные кошмары, есть основания считать, что он сам невольно противится засыпанию, и именно в этом причина его бессонницы: человек боится заснуть и вновь увидеть это. Регулярное недосыпание, приводящее к крайнему нервному истощению, дополняет картину симптомов посттравматического стресса. Бессонница также бывает вызвана высоким уровнем тревожности, неспособностью расслабляться, а также не проходящим чувством физической и душевной боли;
• раздражительность;
• вспышки гнева;
• нарушения памяти, концентрации внимания. Человек испытывает трудности, когда требуется сосредоточиться или что-то вспомнить. В некоторые моменты концентрация может быть великолепной, но стоит появиться какому-либо стрессовому фактору, как человек уже не в силах сосредоточиться.

Ребенок может испытывать не только прямое воздействие травмирующей ситуации, но и косвенное. Потерпевшими могут являться бабушки, дедушки, изменение в структуре личности и поведении которых не могут не отразиться на ребенке. Человек, потерявший близкого, иногда не в состоянии справиться с охватившим его горем, сильные душевные переживания вызывают реакцию сочувствия у окружающих. Ребенок при таком родственнике чувствует себя лишним, отверженным. Воздействие травматического события на психику ребенка зависит от его возраста, уровня индивидуального развития, конституции, предшествующего жизненного опыта, семейного и культурного обслуживания.

Таким образом, в семье, принявшей ребенка под опеку или попечительство, существует множество проблем, обусловленных как предыдущей жизнью ребенка, так и вхождением ребенка в новую семью. Решение данных проблем является целью, прежде всего, социально-педагогической работы с семьей, имеющей ребенка под опекой (попечительством).

Выносить сор из избы: почему о проблемах в приемных и опекунских семьях нужно говорить

Говорить о проблемах в семье стыдно и не принято — а в приемных семьях это бывает особенно тяжело. «Нож» пообщался с людьми, пережившими непростой опыт опекунства, и спросил у психолога, как действовать в подобных ситуациях.

Психология начала системно заниматься проблемами приемных семей лишь в конце прошлого века. В 1998 году американские ученые из Университета Миннесоты запустили масштабное исследование рисков поведенческих и эмоциональных трудностей у приемных детей. После шести лет наблюдений было установлено, что усыновленные дети вдвое чаще оказывались под надзором психиатров, чем родные. В США у 14 % из них были диагностированы поведенческие отклонения. И хотя каждый исследователь предлагал свой подход в решении подобных проблем, все они сходились в одном: усыновление — напряженный опыт, который требует душевных усилий от обеих сторон. Но есть еще и третья сторона — биологические родители.

Все эти точки — ребенок, биологические и приемные родители — соединяются в так называемый треугольник стресса.

У биологических родителей это очевидная нежелательная беременность, у приемных — возможная инфертильность, у детей — отсутствие дома и чувства безопасности. Психологи-оптимисты долгое время утверждали, что в момент усыновления клубок стресса распутывается сам собой, потому что от этого выигрывают все три стороны. Но практика иногда доказывает обратное.

Усыновление для ребенка — это в первую очередь опыт потери.

Такую непопулярную мысль высказывает в своей книге «Психология усыновления» современный американский психолог Дэвид Бродзински. И болезненнее этот процесс протекает у детей, отлученных от своих родителей в сознательном возрасте, нежели у тех, кто не знал их вовсе. Вместе с обретением новой семьи исчезает надежда воссоединиться с биологической, и сближение может быть болезненным.

Дополнительное давление на ребенка и усыновителей оказывает общественное восприятие феномена опекунства. Конечно, знакомые хвалят и поощряют ваш поступок, но при встрече не забывают заботливо спрашивать: «И как ты только отважился на такое? Как ты с этим справляешься?»

Решение взять ребенка в современной культуре априори рассматривается как вызов, акт воли и мужества — то есть что-то, предполагающее тяжелую борьбу.

Еще более бестактные вопросы, вроде «А кто твои настоящие родители?», обрушиваются на ребенка от его сверстников.

Дети приходят в приемную семью со своим уникальным бэкграундом, и привыкание к новой обстановке протекает у всех по-разному. Наследственность, пренатальный и постнатальный опыт следуют за ребенком по пятам и вместе с ним заходят в новый дом. Значит, и причины психопатологий приемных детей стоит искать в образе жизни или похожих проблемах их биологических родителей. Но сделать это непросто: несмотря на то, что тема становится всё более обсуждаемой, данных и регулярно обновляемой статистики по ней по-прежнему мало.

Например, американский психолог Николас Зил отмечает, что доля приемных детей в США от общего числа недостаточно велика, чтобы выделять их в отдельную группу выборки. Отсюда нехватка информации, которую могли бы получить будущие усыновители.

В еще большей степени эта проблема касается России.

На сайте Росстата, главного статистического ресурса страны, в разделе с обнадеживающим названием «Семейная политика детствосбережения» вы не найдете таблицу по психическим расстройствам или наркотической зависимости среди усыновленных детей или сирот.

Освещению проблемы препятствует и 139-я статья СК РФ, которая гарантирует приемной семье тайну усыновления: новые родители имеют право изменить персоналии, дату и место рождения ребенка. Проследить за судьбой таких детей невозможно, и в статистику они не попадают.

Иногда неведение усыновителей объясняется простым нежеланием органов надзора раскрывать полную информацию об особенностях ребенка. «Неудобные» факты биографии детей попросту замалчиваются, чтобы не оттолкнуть потенциальных опекунов.

О том, как нехватка сведений о здоровье ребенка и отсутствие поддержки со стороны социальных служб порождают комплекс вины у родителей, наша первая история.

Ксения, Москва, 51 год, домохозяйка

В 2007 году мы взяли двух сестер, Катю и Марину, из Новосибирска. Им было восемь и девять лет. Когда увидела их фотографию, у меня внутри что-то екнуло. Их сразу вывели и сказали: «Вот ваша мама». Я даже еще не успела ничего сказать, а за нас уже всё решили. Так мы прилетели в Москву и стали устраиваться.

Тогда еще не было школ приемных родителей, и я не до конца понимала, с чем столкнусь. Сейчас я думаю, что первопричина во мне.

Вначале я была очень оптимистично настроена: мы всё сможем. Я только спросила: «Здоровы? Смогут учиться в обычной школе?» Мне ответили: «Да, никаких тяжелых диагнозов нет, учиться смогут». К декабрю у младшей девочки Кати обнаружили бронхиальную астму. А в процессе учебы выяснилось, что она не справляется. Я никак не могла понять, почему Катя не может запомнить буквы, научиться читать.

Но я тогда и понятия не имела, что и через год, и в двадцать лет, и никогда она читать не начнет. Меня об этом никто не предупреждал.

Уже позже мы обратились к неврологу, который сказал, что детский дом не мог не знать о серьезных задержках развития у своих детей. Таблица умножения ей так и не далась, несмотря на возраст. Это касается даже похода в магазин: она никогда не знает, хватит ей денег или нет.

Как следствие, у Кати был бесконечный конфликт с учителями, и ее отправили в коррекционную школу. Назначили дополнительные занятия с психологом, математику и русский. Как-то раз учительница математики сказала мне после занятий: «Я подняла ваше личное дело и не понимаю, зачем вам это нужно? Вы видели, какие там гены?» Ее вопрос поставил меня в ступор. Тогда я всё еще пребывала в иллюзиях.

Мне казалось, что я воспитывала их как своих. Я довольно строгая мать, могу и крикнуть. Всегда заставляла их учить уроки. Летом мы отправляли их в лагерь, возили в Хорватию, Италию. Мы старались не ограничивать девочек материально, если они хотели сходить куда-то с классом. Но однажды я услышала, как они жаловались, что у всех уже давно айфоны и айпэды, а у них всего этого нет. У нас в семье никогда ни у кого не было айфона.

Доходило до того, что Марина отказывалась надеть перед выходом новые кроссовки, потому что «это же не найки».

В 2012 году мы взяли мальчика Андрюшу, ему было десять. Наши дети уже начали жить отдельно, и младший сын сказал: «Чего бы вам не взять еще одного?» Тогда нам всё еще казалось, что всё нормально. Но как только Андрюша переехал к нам, дома начался запредельный праздник непослушания. Ситуация изменилась кардинально.

Посыпались претензии, что я не имею права заставлять их что-то делать, повышать голос. А когда это случалось, они начинали орать в ответ. Почему-то не воспринимали меня.

В их школе проводили специальные беседы, и Марина постоянно мне говорила, что может заявить на меня в полицию, если я буду ее обижать.

Сначала мне было стыдно прийти в опеку и рассказать о наших проблемах. Всё надеялась, что наладится. Потом не выдержала и сказала. Нам дали психолога. Но никаких результатов я не увидела.

Я точно помню: это было 3 марта во время разговора с опекой, когда окончательно рухнули все иллюзии. Позже я так и сказала девочкам: «Я умерла 3 марта». Около полутора часов все трое с ухмылками рассказывали, как плохо они живут. Говорили, как я их истязаю, чего-то от них требую. Катя вообще сказала, что ее избивают.

Всё происходящее казалось мне настолько нереальным, что я только попросила: «Дайте мне бумагу, я на всех троих напишу отказ, если им так плохо». Мне вежливо намекнули, что это испортит статистику, так что отказ я написала только на Андрюшу.

Я помню этот день очень смутно, но вышла я оттуда с высоким давлением.

На тот момент Марина оканчивала 9-й класс, и я понимала, что, если напишу отказ, их отправят обратно в Новосибирск. Мне было попросту жалко девочек.

Они остались с нами, но ничего хорошего из этого так и не вышло. Их отторжение стало еще более демонстративным. Они отказывались прибирать квартиру, домой возвращались и в час, и в два ночи, притом что Кате еще не было восемнадцати. Она звонила моему сыну Саше и просила: «Сань, забери меня от метро, а то я пьяная, и тут полиция ходит».

Лейтмотивом наших отношений было «вы, конечно, много для нас сделали, но могли бы и больше».

Мои сыновья пытались проводить с ними беседы, но всё бесполезно.

Марину я уговорила пойти в колледж, а Катя не смогла сдать экзамены. Потом выяснилось, что она нашла себе компанию, с которой они прогуливали уроки, выпивали и курили в подъездах. Это всё при том, что у нее бронхиальная астма. Так Катя 9-й класс и не окончила.

После восемнадцати лет я им официально никто, так что, как только обе стали совершеннолетними, они ушли.

Иногда я думаю: это со мной что-то не в порядке? Да, были моменты, когда я в порыве могла сказать, что сдам их обратно. Но я понимала, что не сдам. Да и они понимали.

Катя и Марина получают социальное пособие и периодически подрабатывают в ресторанах фастфуда. Так они и накопили деньги, чтобы съехать от Ксении. Но на приличное жилье этого не хватало — девочкам приходилось снимать третьесортные комнаты у сомнительных хозяев. После неудачных скитаний по съемным квартирам, где удавалось пожить в непродолжительные периоды алкогольного просветления хозяев, Катя и Марина переехали в квартиру мужа Ксении, которая досталась ему по наследству. Там нет стиральной машины, поэтому они приезжают к своим бывшим опекунам постирать свои вещи и взять денег. Ксения видит их раз в месяц.

С того момента, когда Ксения брала девочек, ситуация с приемными детьми в стране, к счастью, изменилась. В 2013 году был создан Совет Министерства образования и науки Российской Федерации по вопросам защиты прав и законных интересов детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей.

Среди позитивных инициатив — создание обязательных школ приемных родителей во всех регионах России. Программа курса затрагивает юридические, медицинские, педагогические и социальные аспекты.

После ее прохождения будущие родители получают сертификат, без которого дальнейший процесс усыновления невозможен. Думается, эта осведомленность и поддержка психологов могли бы спасти родителей вроде Ксении от навязчивого и деструктивного чувства вины за несложившиеся отношения.

Елена Плотникова, детский психолог: «Часто приемные родители берут в семью детей, представляя себе, как всё будет хорошо. А оборачивается всё совсем по-другому. Дети, пережившие травматический опыт в родных семьях, а после еще и жившие в казенных учреждениях, действительно имеют определенные особенности развития. И часто на первый план выступает даже не задержка развития (хотя и она имеет место в большинстве случаев).

На первый план выступают неумение строить теплые отношения, отстраненность и замкнутость, эмоциональная выхолощенность, негативизм.

Всё это — защитная реакция на ту ситуацию развития, в которой дети находились ранее. Справиться с этим самостоятельно, без поддержки специалистов, часто бывает не под силу приемным родителям. Они, как и Ксения, начинают искать причину в себе, стараются усилить заботу, иногда сверх меры, — но результата нет. Ведь причина не в них.

Вхождение приемного ребенка в семью — это длительный обоюдоострый процесс, к которому должны быть готовы обе стороны. Отсутствие предварительной подготовки — изначальная причина трудностей. В дальнейшем ожидания, не совпавшие с реальностью, трудности в принятии детей такими, какие они есть, отсутствие своевременной поддержки семьи специалистами усугубляют ситуацию».

Говорить об опекунстве честно и открыто нужно не только с психологами, но и с самими детьми.

На этом тезисе базируется теория ролевой адаптации к усыновлению социолога Дэвида Кирка. В зависимости от того, какую роль примеряет на себя родитель, меняется и стратегия общения с ребенком. Кирк говорит о двух основных паттернах.

Первый — «отрицание различий» (rejection-of-difference) — относится к родителям, которые игнорируют какие бы то ни было особенности, связанные с усыновлением, и всячески стараются симулировать «стандартную» семью. Взяв за «дано» ложные установки, они подчиняют и ребенка правилам этой игры.

Иначе к усыновлению подходит другой паттерн поведения — «признание различий» (acknowledgement-of-difference), когда все трудности и вызовы рассматриваются открыто.

Такие родители дают себе и детям свободу испытывать любые эмоции без страха не соответствовать другим моделям поведения, принятым в семье.

Кажется, что хороший родитель непременно выберет второй вариант. И это верно, но до определенного уровня. Есть риск перестараться и получить побочный эффект — «настаивание на отрицании» (insistence-of-difference). Родители и дети видят корень всех проблем в первоначальных различиях. И вместо того, чтобы сообща искать решение и договариваться, они расходятся по разным углам ринга.

Выработать универсальную оптимальную модель отношений с приемным ребенком невозможно, поскольку, как сказано ранее, все дети приходят с разным багажом. И совсем не обязательно стараться заменить ребенку родную мать, если он куда больше нуждается просто в надежном наставнике.

К такому выводу пришла Келли из Ирландии, которая уже много лет берет под опеку детей. Она согласилась рассказать «Ножу» свою историю.

Келли Голуэй, Ирландия, 48 лет, медсестра

В Ирландии распространено долгосрочное опекунство, и уже более десяти лет с нами живет мальчик с очень особенными потребностями. Он хронически болен и нуждается в энтеральном питании. К тому же у него СДВГ (синдром дефицита внимания) и аутизм. Ему нужны особый уход и лекарства, а его мать не могла всё это обеспечить.

Не так давно от нас ушли два мальчика-подростка, которые прожили с нами три года. Когда мы их взяли, им было тринадцать и пятнадцать лет. Они всё время хотели вернуться в свою родную биологическую семью, что в итоге и произошло. Сейчас мы не поддерживаем связь.

Как опекун, ты всегда должен допускать, что с ребенком плохо обращались: физически или сексуально.

Тебе могут предложить наркозависимого ребенка или того, кто только что прошел курс реабилитации. Или девочек, у которых не было здоровых отношений с мужчинами. Да, опекунам дают правдивую и детальную информацию о детях и их опыте, но нужно понимать, что не обо всём дети готовы были рассказать.

Мои собственные дети были младше мальчиков, когда мы их взяли, так что на тот момент я не имела опыта общения с подростками. Поэтому их поведение иногда шокировало, ведь с некоторыми вещами мы раньше не сталкивались.

У первого мальчика, Джона, был сложный характер. В итоге он перебрался в Англию, где попал в тюрьму. Его мать очень плохо относилась к нему, она никогда не играла отведенную ей роль, а была ему скорее другом. Она пристрастила его к наркотикам, потому что сама была зависима. Именно из-за наркотиков он оказался в тюрьме. Джон не ходил в школу и почти всё время, пока жил у нас, был под кайфом.

У второго мальчика было искаженное представление о женщине, из-за того что он подвергался сексуальному насилию.

Он не воспринимал меня как мать, а видел во мне в первую очередь женщину. И конечно, сложнее всего мне было просто восстановить субординацию.

О том, чтобы заставить его видеть во мне мать, не было даже и речи.

Первые шесть месяцев они оба прилагали все усилия, чтобы мы вернули их обратно. Потому что до этого все от них отказывались, включая их бабушку и дедушку. Мы это знали и отказываться не собирались. Мы искренне хотели помочь и обеспечить им прочную семью. В итоге они поняли это и восприняли с благодарностью. Важно не забывать, что дети часто принимают опекунов в штыки. Они хотят быть не с тобой, а со своей мамой, даже если она алкоголичка, даже если подвергала их жизнь опасности.

У меня не было идеалистических представлений. Мои родители занимались опекунством, когда я была ребенком. Иногда они брали девочек, которые были беременны, но скрывали это от семьи. Я выросла с этим.

Я сама медсестра, так что смотрела на опекунство без лишних иллюзий и была готова. Но я знаю много пар, которые идут на это с мечтой забрать себе миленького голубоглазого светловолосого малыша. Даже те люди, у которых есть свои дети, не всегда до конца понимают, с чем будут иметь дело. Ты не можешь сказать: «О, я возьму опеку всего на год». В таком случае ты причинишь ребенку больше вреда, чем пользы.

Ты не можешь просто так бросать детей, которые тебе не подошли, — их и так слишком часто бросали.

Люди должны идти на это с широко раскрытыми глазами. Надо понимать, что ты отдаешь свой дом, свою свободу, свое время, которое мог бы провести с родными детьми. И поскольку чаще всего это проблемные дети, ты проводишь с ними гораздо больше времени, чем со своими собственными. Ты должен понимать причины, почему ты это делаешь, чтобы не вызвать сопротивление со стороны твоей семьи.

Нужно быть готовым и к тому, что процесс оформления опеки очень непростой. Органы внимательно изучают досье усыновителей, твою семью, проводят около двенадцати интервью. Причем не только с тобой, но и с остальными членами семьи. Если, например, раньше у тебя были отношения, пусть даже сорок лет назад, — они всё равно найдут твоего партнера и опросят его.

Возникает ощущение, что эти люди вспарывают твою жизнь, пока ты сам около полугода пребываешь на постоянном допросе. Но и дети проходят проверку, прежде чем попасть в семью.

Органы надзора дают подробные рекомендации: через что прошел ребенок, каким был его опыт. Опекун может сказать: «Я не справлюсь». Это абсолютно нормально.

Мои собственные дети уже выросли и покинули дом, так что у нас остался только один мальчик, и мы надеемся взять еще ребенка.

В семье усыновителей, как и в любой другой, преследуются простые и понятные цели: стабильность, гармония и постоянство. Разница в том, что в обычных семьях эти ценности и уклад формируются априори, а роли распределены заранее. В приемных же семьях, говорит Кирк, где традиции устанавливаются лишь со временем, имеет место «ролевой гандикап» (role handicap) — комплекс социальных и психологических реакций, которые затрудняют процесс развития и приспособления человека. Поэтому большое значение на первом этапе приобретают навыки межличностного общения.

Умение испытывать эмпатию, говорить с ребенком о его происхождении как о чем-то нормальном и естественном — хороший зачин для сказки со счастливым концом.

Эти навыки укладываются в паттерн признания различий, примером которого стала история Келли.

Через неделю после интервью мы созвонились с Ксенией. Она рассказала о недавней встрече с девочками, о том, как пригласила Катю и Марину отметить с ними свой день рождения. Скромно, как и раньше, — сходили в «Макдоналдс», прошлись по магазинам:

«Накупили опять кроссовок, футболок… Я давно заметила, что за всё время проживания отдельно они даже нижнего белья себе не купили, не говоря уже о чем-то другом».

Семья и приемный ребенок «не сошлись характерами»

Мария Сергеевна и Станислав Петрович всю жизнь работали в серьезном книжном издательстве научными редакторами. Детей у них не было, и ближе к пятидесяти пара задумалась о необходимости передать кому-то свои умения и знания. Поделиться опытом, стать для кого-то наставником – прекрасная мотивация для того, чтобы стать приемными родителями.

Младенца они брать не решились, а взяли мальчика двенадцати лет, который долго жил с родителями-алкоголиками в глухой деревне. Подросток был милый и очень старался, но быстро выяснилось, что он привык бегать и прыгать, не умеет учиться, знания ему не интересны. И все, что было так дорого его приемной семье, для него просто не существовало или было не важно.

Приемные родители водили его в театры и музеи, нанимали ему репетиторов, сами часами занимались с ним, читали ему вслух перед сном, кормили разными продуктами, пытаясь рассказать, в каких культурах какие традиции еды.

Парню все эти лекции про культуру были не нужны, он от них просто задыхался.

Ему хотелось бегать и прыгать, ел он только вареную картошку, все остальное вообще не считая едой. Родители от этого всего очень страдали, напряженность росла, вплоть до нежелания видеть друг друга. В итоге родители просто не смогли дальше справляться с ребенком и ему пришлось искать новую семью.

Но если бы такая пара встретилась с ребенком-интровертом, у которого нет стереотипов добывания всего в жизни с помощью силы, подвижности и хитрости, и ребенку, и родителям было бы очень уютно и удобно. А мальчику из нашей истории наверняка понравилась бы семья молодых спортивных родителей, равнодушных к быту, обожающих походы и соревнования.

Выбрать нельзя ошибиться

Анастасия Пелячик, психолог центра семейного устройства при Марфо-Мариинской обители милосердия, мама девяти детей, шестеро из которых приемные:

– Увы, неправильный выбор ребенка для семьи может разрушить жизнь и опекуна, и ребенка. Мысль о том, что «все дети хорошие», конечно, благостна. Но на самом деле все дети разные. Конечно, дети ни в чем не виноваты, а их особенности – результат травмы, которую они получили, живя в условиях детского дома (он же Центр содействия семейному воспитанию) или девиантной семьи. Но все-таки подбор не только ребенка для семьи, но и семьи для ребенка, позволил бы решить множество проблем.

Если в России опекун попытается вернуть ребенка, это катастрофа. Он тут же попадет в «черный список» замещающих родителей; сейчас эти списки пытаются сделать федеральными, то есть, где бы в дальнейшем опекун ни жил, если один раз он вернул ребенка, сказав, что с ним не получается наладить контакт, другого ребенка ему не дадут нигде и никогда.

В итоге опекуны и подопечные терпят друг друга годами без шанса обрести такую семью, в которой бы все понимали друг друга.

Важно и то, что в России по закону в большинстве случаев запрещено устраивать братьев и сестер в разные семьи. То есть, у многих в семье, помимо проблемного приемного ребенка, живут его братья и сестры. Если опекун попросит перевести в другую семью кого-то одного, опека угрожает, что заберет всех.

Для опекуна, который эмоционально привязан к детям, этот шантаж очень чувствителен. В итоге родители терпят до последнего, сжав зубы, и разрывают договор опеки только в случае, если у ребенка большая психиатрия, он опасен для себя и окружающих, совершает преступления. Все это несправедливо по отношению и к опекуну, и к ребенку.

Меры, которые должны помочь, только путают

– Что помогло бы родителям найти «своего» ребенка? Разве у нас не работают Школы приемных родителей, нет консультирующих психологов?

– Служба психологического сопровождения приемных семей у нас только складывается. Не все школы приемных родителей поддерживают дальнейшую связь со своими выпускниками, соответственно, помощь в выборе ребенка они не оказывают. Сотрудники банка данных детей-сирот не имеют специального образования.

Задача быть родителями непростая. Но, если бы был отлажен механизм поиска ребенка, если бы семье помогали в этом, большинство бы родителей справились. Беда в том, что такой механизм у нас не отработан.

Например, в США, в отличие от России, между приемными родителями и службой устройства принято заключать договора. В американской системе фостерного устройства, если в период адаптации у ребенка и семьи возникают трения или не складываются отношения, совершенно нормально расторгнуть один договор и заключить новый, на другого ребенка. После этого ребенок пойдет в другую семью.

Если такое перемещение происходит быстро, большой травмы ребенок не получает. В среднем ребенок, оставшийся без попечения кровных родителей в США, до совершеннолетия меняет четыре семьи. И даже после этого в Америке успешно социализируется до 50 % сирот. В России – в районе 10%.

Отдельная проблема в том, что большинство специалистов, работающих у нас с приемными семьями (психологи, учителя, полицейские), которые могут сигнализировать в опеку, что в семье что-то не так, после чего родителей ждет разбирательство, – сами опыта приемного родительства не имеют. То есть, о том, что такое хорошо и что такое плохо для таких детей, они знают теоретически.

Их советы нередко воспринимаются приемными родителями с большой иронией.

То есть, когда мама мечется в поиске хотя бы малейшей информации, что ей делать с ребенком, который не хочет учиться, ворует, врет, дерется, вместо помощи ей чаще всего расскажут, что она не умеет воспитывать детей.

Например, у меня под опекой несколько лет была девочка, которая в нашу семью пришла подростком, а до этого жила с девиантной мамой и несколько лет находилась в реабилитационном центре. Мы быстро подружились, но от вредных привычек дочь избавлялись годами. Например, могла не возвращаться домой до поздней ночи.

Но в России действует комендантский час для несовершеннолетних – после двадцати двух и до семи утра несовершеннолетний без официальных представителей на улице находиться не может. Когда в 22.00 ребенок не возвращался, мы начинали ее искать. Это было непросто – сотовые телефоны отключались, намеренно забывались, выбрасывались.

Я обращалась в полицию, но каждый раз выслушивала обвинения в том, что это я обидела ребенка.

Ни органы опеки, ни отдел по делам несовершеннолетних, ни уголовный розыск и прокуратура почему-то никак не могли представить себе ребенка, который вырос с мамой-алкоголичкой, и поэтому воспринимает улицу как безопасное место, где ему комфортно.

От сотрудников полиции же я всегда я слышала, что ребенка надо завлекать домой, дарить ему подарки, чтобы оставаться дома ему было приятно.

Самое ужасное, что это говорили не только мне – это говорили и ребенку: «Мамочка будет стараться, она тебе что-нибудь купит и тебе перестанет хотеться убежать».

То есть, представители закона, без которых ребенка в ночном городе было не найти и которые, не начни я поиски, вполне могли бы применить ко мне санкции за нарушение комендантского часа, после чего у меня были бы проблемы в опеке.

Представители закона не только роняли авторитет опекуна в глазах ребенка и провоцировали потребительское поведение, но учили ребенка не задумываться о чувствах других, внушали, что убегать, если ты обиделся, расстроился или тебя куда-то позвали, – нормально. Все эти «специалисты» разрушали наше доверие, взаимопонимание и близость с дочкой.

Большинство мер, которые в системе задумывались как помогающие, на деле только путают родителей. Например, характеристики на детей для Федерального банка данных сотрудники центров содействия семейному устройству пишутся самые общие и только положительные, доверять этим характеристикам совершенно не стоит.

Например, если написано «ребенок с активной жизненной позицией», читай – хулиган; «участвует во всех школьных мероприятиях» – скорее всего, это ребенок с синдромом дефицита внимания и гиперактивности. «Спокойный и уравновешенный» может означать «неконтактный, замкнутый, мрачный».

То, что о ребенке пытаются говорить через позитив, – это хорошо, но в итоге у потенциальных родителей создается совершенно превратное представление о ребенке, и с его проблемами они сталкиваются только дома, и заранее оценить ситуацию у них нет никакой возможности.

Не ошибиться в выборе «своего» ребенка родителям помогло бы грамотное сопровождение семьи на всех этапах. Если бы слушателям в школе приемных родителей помогали оценить все свои ресурсы и риски, осознать свои личностные особенности. Если бы в банке данных откровенно рассказывали о темпераменте ребенка и что он любит. Если бы опека и центр сопровождения поддерживали семью, искали точки опоры, когда решение о выборе ребенка принято, но трудностей еще много.

У нас же, к сожалению, более популярен контроль и критика, но не помощь.

А еще во всем этом замешаны деньги, приемные родители получают вознаграждение за свой труд. Значит, им можно инкриминировать «халатное отношение» и уволить с «работы».

Приемные дети имидж не улучшат

– Какие несовпадения ребенка и семьи переносятся особенно тяжело?

– Часто родители, особенно православные, сталкиваются в поведении приемного ребенка с тем, что для них неприемлемо. Например, абсолютно все дети, которые провели больше четырех лет в девиантной семье или в детдоме, врут и воруют. Кроме того, в подростковом возрасте у детей из детских домов нередко начинается неадекватное сексуализированное поведение.

Для тех, кто воспринимает ребенка как невинное, беззащитное, ласковое, отзывчивое на доброту существо, это может стать шоком. Но для ребенка, который борется за свое существование, у которого не сложились морально-этические ориентиры, врать, воровать, очень рано вступать в сексуальные отношения, – естественно. Он видел это в кровной семье, наблюдал в детском доме, он считает это нормальным.

Очень мало кто понимает, что с помощью импульсивных поступков ребенок выживает. Что для ребенка такое поведение – просто сценарий выживания, который когда-то был успешен.

Если воровство спасает жизнь, привычка украсть, схитрить, обмануть остается на долгие годы, но общаться с таким человеком в семье очень сложно.

Родители пытаются этому противостоять, понять такое поведение и простить. Но очень непросто простить ребенка, который вытащил из родительского кошелька всю зарплату, и семье месяц нечего есть. Если ты видишь торчащий из кармана ребенка украденный сотовый телефон, тебе очень сложно воспринимать его слезы, клятвы, что это не он, и направленные на тебя кристально честные глаза.

При этом ты не можешь понять: «Зачем он так, я же его люблю, и мы одна семья». Одно дело слушать про такое поведение теоретические лекции в ШПР, другое – сталкиваться с ним на практике. Родители решают не иметь ничего общего с человеком, который их не ценит, не любит.

Многим людям хочется выглядеть добрыми, щедрыми, многодетными… Но ошибочно рассчитывать, что приемный ребенок может улучшить ваш имидж. Среди слушателей школы приемных родителей всегда можно встретить людей с такой мотивацией. К сожалению, наличие в семье приемных детей скорее портит репутацию, чем укрепляет ее.

Дети из детских домов зачастую плохо ощущают границы собственного тела, поэтому при ходьбе цепляются за углы и стены, падают, пачкаются. Как такого ребенка ни одень – внешне он будет выглядеть оборванцем. Дети, которые в детдоме привыкли выживать, первое время жадно набрасываются на еду, и манеры у них совсем не светские. Внешне это выглядит так, как будто дома их не кормят. Посторонним все это видно гораздо лучше, чем родительская забота и ласка. Получается, что семьи с приемными детьми вполне могут выглядеть, как неблагополучные.

Не верьте характеристикам – верьте себе

– На что важнее всего ориентироваться родителям при поиске ребенка?

– Администрация любого ЦССВ не случайно будет настаивать на том, что с ребенком нужно не менее десяти раз встретиться, прежде, чем принять решение. Ведь в Постановлении Правительства РФ №275 прописано, что кандидаты обязаны лично познакомиться с ребенком и установить с ним контакт!

Нужно выбирать ребенка не по фотографии, но повзаимодействовать с ним – взять на колени, поцеловать, поиграть во что-то. Посмотреть, как он плачет, смеется, как вы на это реагируете.

За положенные встречи вы должны, в том числе, ответить себе на вопрос: «Комфортно ли мне сидеть рядом с этим человеком, смотреть, как он смеется?»

Конечно, позже, оказавшись дома, ребенок начнет вести себя по-другому, но биологические особенности человека не меняются годами – например, мимические реакции, жестикуляция остаются с ним всю жизнь.

Важное: на гостевой режим, когда по разрешению администрации ЦССВ воспитанник проводит некоторое время (как правило, каникулы или праздники) в гостях в семье наставника, который еще не оформлен опекуном, можно брать только подростков, в крайнем случае, младшеклассников.

Дошкольников брать на гостевой режим нельзя – они еще не умеют простраивать границы и сразу «влипают» в близкие отношения.

Для них, если в итоге ничего не сложится, такая поездка в гости к несостоявшемуся опекуну будет равносильна возврату, то есть станет травмой.

Идеальный вариант познакомиться с ребенком – волонтерство или наставничество, когда ты приезжаешь в детдом с мастер-классами или регулярно приходишь, чтобы поиграть с детьми. Во время таких прогулок легко отметить: «Этот ребенок шумит и кричит, но мне с ним удобно».

– Получается, вы одобряете принцип «выбирать ребенка, похожего на себя»?

– Да, я считаю, этот принцип вполне оправдан. Конечно, к приемному родительству люди готовятся, и школа приемных родителей очень помогает оценить свои силы. И, тем не менее, сколько бы усилий ни было вложено в подготовку, гарантии, что ты полюбишь приемного ребенка, нет никакой.

Не совпали по биологии

Как ни странно, мужчины нередко принимают ребенка легче, а в женщине благодаря ее способности носить и рожать детей очень сильно биологическое начало. При принятии чужого ребенка оно иногда мешает.

Женщине очень трудно привыкнуть к ребенку, не имеющему с ней родственных связей. Приемный ребенок может трудно восприниматься мамой на уровне запаха, плача, внешнего вида, движений.

Если ребенок тебе не нравится, если тебе неприятно его выражение лица, если ты с трудом переносишь его объятия, такого ребенка не стоит брать в семью. Для ребенка такая ситуация тоже будет тяжела. Сложно быть любимым и востребованным, если ты видишь, как мама борется с собой в твоем присутствии. Понятно, что сложно будет с любым приемным ребенком, но лучше взять физиологию в союзники, чем всю жизнь с ней бороться.

Ко мне на консультации долгое время ходила семья, где папа сразу принял ребенка, нашел с ним общий язык и получал удовольствие от совместных занятий. А вот мама в этой семье ребенка принять не могла, хотя взяли его маленьким. Ее раздражал звук его голоса, ей не нравилось, как он пахнет.

Мама-христианка пыталась бороться с собой, она понимала, что возврат будет для дошкольника травмой. Она занималась с ребенком, кормила, купала, гуляла. Но, как только появлялась возможность, пыталась уйти, заняться своими делами, отвлечься. Ребенок это чувствовал, и ему хотелось маминой эмоциональной включенности.

Мама была любительницей красоты, дома у них все было очень изящно, все вещи красиво подобраны. Тогда ребенок начал портить вещи – рвал простыни и покрывала, разгрызал наволочки. Это не могло оставить маму равнодушной – она начинала кричать, ругаться, уговаривать ребенка так больше не делать.

Такой ритуал повторялся регулярно – как только ребенку становилось одиноко, он что-нибудь портил, и тогда получал внимание сполна. Пусть это было негативное внимание, но ребенок им насыщался. Пока мама бегала, махала руками и причитала, он чувствовал себя значимым. Это очень печальная история, потому что маме сложно постоянно бороться с собой, а ребенку – сложно расти без любви.

Как отличить не справившихся

– Как отличить ситуацию, когда семья и ребенок не совпали, от той, где родители недобросовестны?

– Проверить, насколько опекун добросовестен, насколько он справляется со своими обязанностями, просто. Семью расспрашивают о планах на каникулы, узнают, какое дополнительное образование получает ребенок, спрашивают ребенка, когда и с кем он последний раз был в кино, в парке аттракционов, еще в каком-то интересном месте.

Я знала семью, где росли приемные и кровные дети. Не знаю, какое детство было у родителей, но их представления о взаимодействии с детьми ограничивались помощью с домашним заданием и организацией уборки. Они никогда не гуляли с детьми – просто отправляли их одних во двор.

Дети долгое время не знали о существовании парка и леса вблизи дома. Не было принято готовить еду. Дети, приходя из школы, доставали из холодильника сыр и ели его с хлебом, каждый день. Вместо вечернего семейного чаепития – вода из крана. Я не утрирую.

В кружки дети не ходили. На лето их отправляли в лагеря. Подарки и рождественские спектакли, карнавальные костюмы и книжки перед сном, поездки на море, просмотр всей семьей комедии по телевизору – не было ничего.

При этом родители не были аскетами: любили красивые вещи (для себя), отдыхали на море за границей (без детей).

Сотрудники центра, сопровождающего семью, вели с опекунами разъяснительные беседы. Но все их рекомендации родителями выполнялись формально. Взрослым была не близка сама идея проводить время с детьми, играть и веселиться, а не только учить их чему-то.

Когда приемные дети подросли, они стали воровать сладости в магазине, уходить по ночам на прогулки в поисках любовных приключений. Они пытались компенсировать все то, что не получали в семье.

Все закончилось трагедией – детей изъяли из семьи. Были разорваны пускай не близкие, но отношения. Дети во второй раз потеряли семью.

Какой вывод можно сделать из этой печальной истории? Людям недостаточно получать рекомендации. Критика в большинстве случаев неспособна вдохновить. И, хотя сегодня психологическое сопровождение обязательно для всех опекунов, обычно эта работа сводится к диагностике и выдаче предписаний.

В моей истории родителям не хватило психотерапии, не хватило обучающих мастер-классов, где дети и родители, объединенные совместной деятельностью, получали бы радость, ощущали взаимный интерес.

Моей, пока несбыточной, мечтой остается наличие куратора для каждой семьи. Задача куратора – не контролировать, а поддерживать семью.

В той трагичной истории ситуацию могла бы исправить «бабушка», которая приходила бы пару раз в неделю испечь сырники и покормить с детьми уток на пруду.

Тогда у детей появился бы опыт длительных безопасных отношений с разными непохожими людьми. Все детские потребности были бы удовлетворены, и дети остались бы в семье.

Иллюстрации Ольги Сутемьевой

Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.

Источник https://urok.1sept.ru/articles/625714

Источник https://knife.media/adopted-children/

Источник https://www.miloserdie.ru/article/semya-i-priemnyj-rebenok-ne-soshlis-harakterami/